первым же делом отнял у него сбережения. И дальше пойдет. Сейчас вот всех замажет в референдуме по сохранению СССР, ну кто ж откажется от своей страны, кроме самых либералов. Значит, будет повод сохранять до последнего, воля народа же. А как — неважно. Надо — загонит всех в землянки, как после оккупации или во времена оной, отнимет последний грош, учинит комитет спасения родины или что там такое и насадит правление «черных полковников». Или как Пиночет, обратится за помощью к Западу, насадит везде иностранцев управлять предприятиями, а потом всех их выкинет как Сталин Форда и тем удержится. Кто ж будет воевать с ядерной державой?
— А Ельцин? — тихо спросила она.
— А что Ельцин? Он тоже партиец, второй секретарь свердловского обкома. Прекрасно понимает, как завоевать власть и ее удерживать, и люто ненавидя меченого, хочет стать на его место.
— Президентом Союза?
— Чего сможет. Президентом РСФСР он уже стал, но все равно хочет стать сменщиком, неважно как, когда, но сменщиком меченого. Его тоже уважают, под него тоже дают деньги, кажется, Западу просто интересно делать ставки в этой игре, уж больно она увлекательна. Поэтому Ельцина поощряют. Хотя и незачем. Он и так рвется, его уважают, в него верят, куда больше, чем в Горбачева, а бред он несет такой же. И придя к власти, он реально запустит те самые либеральные рыночные реформы, о которых трындит уже год. У него и человечек есть — Егор Гайдар, внук долбанутого писателя, — тот же ненасытный боров, что и Павлов, у которого одна шарманка в голове — обогащаться. Они, демократы, только это слово и понимают.
— Ты перегибаешь палку.
— Может быть они и нам предложат обогащаться. Но сперва пойдут по знакомому пути — все отдадут иностранцам, а потом их выкинут из страны, когда задача исполнится. Хотя им выкинуть будет сложнее, но… посмотрим. В любом случае, это произойдет не сегодня и не завтра. Нам бы с этими уродами справиться.
— Как справиться?
— Подождать, пока они не сотворят такую подлую глупость, что их вышвырнут из Кремля. Сами люди.
Оля потрепала меня по волосам, отпрянула и снова приникла.
— А я думала, ты заставишь меня опять что-то фотографировать.
— Да что уж теперь. До Павлова никто не доберется. А я и так сегодня все деньги сжег.
— Но это не твои…
— Ой, ради бога, не начинай опять. И так тяжко.
Она обняла неожиданно крепко, выдавив из глаз слезы.
— Не переживай, я сама психую из-за этого, не железная ведь. Просто надо кому-то держаться. Пусть это пока буду я.
— А потом я. Договорились.
Глава 36 и эпилог
Плохая из меня вышла Кассандра. Наговорил невесть чего, а потом долго раскаивался, что задергал Олю своими причудами. Весь следующий месяц власть особо не лютовала, так, по окраинам гася волнения и погромы, еще бы, надвигался референдум, первый за все время существования Союза, необходимо было хотя бы внешне соблюсти приличия. Хотя удавалось плохо изначально — ни Прибалтика, ни Армения, ни Молдавия, ни Грузия не собирались участвовать в балагане, а без них уже трудно представить голосование всенародным и всесоюзным. Тем паче, некоторые из этих стран уже оказались в орбите влияния Запада, их признавали, пока еще с оговорками, но все равно, за них хлопотали, с их властью договаривались, им переводили деньги и гуманитарную помощь. У нас, в РСФСР, дополнительно проходил референдум о создании поста собственного президента — все, что угодно, лишь бы Ельцин стал еще больше походить на Горбачева. Хотя и без этого поста, он являлся лидером всего советского пространства, единой страной назвать образование — особенно, тот факт, что власть сама решила переменить формат отношений себя с властями самопровозглашенных республик — стало немного натужным.
Мы с Олей сходили проголосовать, купили немного дефицита, того, что еще не успели смести предыдущие избиратели, и ответив на все вопросы о строе, новом формате Союза, социализме и прочем стойкое «нет» (хотя мне кажется, Оля все же пару раз дала слабину и на вопросы о социализме и соблюдении прав человека ответила «да»), отправились по домам. А когда эйфория после подсчета голосов стала испаряться, еще бы, главный вопрос получил поддержку трех четвертей населения, Павлов снова напомнил о себе. Как бы намекая, в какой обновленный союз, теперь суверенных республик, эти самые республики так рвутся.
Цены на все продукты единовременно только официально подскочили процентов на шестьдесят-семьдесят, а если пройти по прилавкам и поискать товары — то в разы. Впрочем, подорожало не только мясо до рыночного червонца, так же в цене выросли и услуги парикмахерских, химчисток, почты, транспорта — последнего ровно в три раза, до пятнадцати копеек за поездку. Картошка дошла до двадцати пяти копеек с десяти, колбаса до шести рублей с двух тридцати, сыры стали стоить по семь-восемь рублей с двух-трех и так далее. Но больше всего подорожали почему-то торты, единственный, который я увидел сразу после реформы — «Эхо» — подскочил в цене аж до пятнадцати рублей. А ведь совсем недавно я покупал его за трешку. Казалось, в другой стране. Наверное, так и было, ведь тогда это еще был СССР, а сейчас готовился какой-то непонятный ССР.
Торт меня добил. Со словами «настанет год, России черный год», я вышел и двинулся в ателье, где подробно передал все второапрельские изменения солнышку. Странно, что власть не решилась менять ценники первого, все одно ее новые реформы без этого посчитали идиотскими.
Но несмотря на затягивание поясов аж на самой шее, больше товаров так и не стало. Напротив, в магазины даже официально стало отгружаться куда меньше, а налево куда больше обычного. Все ждали нового скачка, ждали и боялись. Городские власти, чтоб не сеять еще большую панику, сообразили ввести нормирование товаров — в магазинах появились строгие надписи о «двух буханках в одни руки», «килограмме сыра», «трех кило картофеля, свеклы и моркови» и тому подобное. Списки казались бесконечными, а к ним еще и добавлялись строки, написанные уже от руки, директорами. К Первомаю завоз, кажется, вовсе прекратился, а если что и появлялось, за тем тут же образовывалась очередь немыслимой длины, конец которой уж не надеялся на получение вожделенных, но ставших такими редкими макарон, фруктов, овощей, соли. Только леденцы и «Раковые шейки» всегда имелись в наличии, возможно. хоть это кого-то успокаивало. Остальные бегали в поисках утраченного. Какая уж тут работа.
Да и к нам заходили мало, заказывали что-то дорогое. И поскольку с тканями тоже наступили перебои, я вынужден и сам как директор сделать надпись на входе — о первоочередности обслуживания клиентов со своим
